Виктор Юзефович Драгунский | Дымка и Антон

Прошлым летом я был на даче у дяди Володи.

У него очень красивый дом, похожий на вокзал, но чуть-чуть поменьше.

Я там жил целую неделю и ходил в лес, разводил костры и купался.

Но главное, я там подружился с собаками. И там их было очень много, и все называли их по имени и фамилии. Например, Жучка Бреднева, или Тузик Мурашовский, или Барбос Исаенко.

Так удобней разбираться, кого какая укусила.

А у нас жила собака Дымка. У нее хвост загнутый и лохматый, и на ногах шерстяные га лифе.

Когда я смотрел на Дымку, я удивлялся, что у нее такие красивые глаза. Желтые-желтые и очень понятливые. Я давал Дымке сахара, и она всегда виляла мне хвостом. А через два дома жила собака Антон. Он был Ванькин. Ванькина фамилия была Дыхов, и вот и Антон назывался Антон Дыхов. У этого Антона было только три ноги, вернее у четвертой ноги не было лапы. Он где-то ее потерял. Но он все равно бегал очень быстро и всюду поспевал. Он был бродяга, пропадал по три дня, но всегда возвращался к Ваньке. Антон любил стянуть, что подвернется, но умнющий был на редкость. И вот что однажды было.

Моя мама вынесла Дымке большую кость. Дымка взяла ее, положила перед собой, зажала лапами, зажмурилась и хотела уже начать грызть, как вдруг увидела Мурзика, нашего кота. ОН никого не трогал, спокойно шел домой, но Дымка вскочила и пустилась за ним! Мурзик – бежать, а Дымка долго за ним гонялась, пока не загнала за сарай.

Но все дело было в том, что Антон уже давно был у нас на дворе. И как только Дымка занялась Мурзиком, Антон довольно ловко цапнул ее кость и удрал! Куда он девал кость, не знаю, но только через секунду приковылял обратно и сидит себе, посматривает: «Я, ребята, ничего не знаю».

Тут пришла Дымка и увидела, что кости нет, а есть только Антон. Она посмотрела на него, как будто спросила: «Ты взял?» Но этот нахал только рассмеялся ей в ответ! А потом отвернулся со скучающим видом. Тогда Дымка обошла его и снова посмотрела ему прямо в глаза. Но Антон даже ухом не повел. Дымка долго на него смотрела, но потом поняла, что у него совести нет, и отошла.

Антон хотел было с ней поиграть, но Дымка совсем перестала с ним разговаривать.

Я сказал:

– Антон! На-на-на!

Он подошел, а я сказал ему:

– Я все видел. Если сейчас же не принесешь кость, я всем расскажу.

Он ужасно покраснел. То есть, конечно, он, может быть, и не покраснел, но вид у него был такой, что ему очень стыдно, и он прямо покраснел.

Вот какой умный! Поскакал на своих троих куда-то, и вот уже вернулся, и в зубах несет кость. И тихо так, вежливо, положил перед Дымкой. А Дымка есть не стала. Она посмотрела чуть-чуть искоса своими желтыми глазами и улыбнулась – простила, значит!

И они начали играть и возиться, и потом, когда устали, побежали к речке совсем рядышком.

Как будто взялись за руки.

Виктор Пивоваров | Храбрый Дук-ду

Звери и птицы собрались на концерт в честь Дук-ду. Под старым дубом, на берегу озера Синь. Кто прикатил брёвнышко и сидел на нём. Кто примостился на ветке. А кто прямо на траве. Всем хватило места.

— Слушайте! Слушайте! — выкрикнула Сорока. Она всюду успевала: и новости по лесу разносить, и выступления на концерте объявлять. — Слушайте! Начинается лесной концерт в честь Дук-ду, Великого Путешественника.

На сцену вышли кузнечики в серых концертных костюмах. Дирижёр — большой Зелёный Кузнечик — взмахнул лапкой, и музыканты заиграли на скрипках «Марш весёлых кузнечиков». Зрители долго им аплодировали, махали крыльями, стучали клювами. Одобряли игру.

— Музыканты, сыграйте ещё что-нибудь весёлое, — попросили зрители.

Музыканты-кузнечики не важничали. Соглашались играть всё, что умели. А «Марш весёлых бельчат» и «Танец медвежонка» сыграли даже по два раза.

— Теперь, — объявила Сорока, — выступают певчие птицы!

На нижней ветке старого дуба появилась взъерошенная Малиновка. Она запела медленно и торжественно. Малиновка — птица строгая: любит торжественные песни. Ей похлопали. Похлопали также Мельничку и Вертишейке. А вот Пересмешника совсем не хотели отпускать. Очень он всех смешил. Пел на разные голоса. Любого мог передразнить и осмеять.

— Выступают лягушата! — объявила Сорока новое выступление.

Лягушата спели частушки в честь Дук-ду. И под весёлые возгласы зрителей ускакали к себе в озеро. Потом все танцевали: и артисты, и зрители. И никто не заметил, что рядом в кустах ивняка притаилась Куница. Один Дук-ду заметил. Прицелился шишкой и попал ей прямо в лоб.

— Ой! Ужас какой-то! — завопила Куница. — Ужас! Ужас!

И кувырком скатилась в озеро Синь. Хорошо, с края неглубоко. Чуть живая, выбралась она из воды и припустилась бежать со всех лап. И даже не со всех, а с трёх. Потому что четвёртой держалась за ушибленный лоб. Вернулась Куница домой мокрая, с большущей шишкой. Не с еловой, конечно, и не с сосновой, а с той, что набил ей Дук-ду.

Никому не сказал Дук-ду про Куницу. «Пусть лучше все веселятся, — решил он. — А про Куницу пусть совсем не думают».

Все и веселились, пока Солнышко не уложило спать свой последний солнечный луч. Далеко-далеко, за дальним лесом. Где даже Дук-ду, Великий Путешественник, не бывал. Тут звери и птицы спохватились: домой пора. Распрощались с Бельчихой и её сыном и разошлись с весёлыми разговорами. Навстречу им вышли светлячки с фонариками. И долго светили всем, чтобы случайно кто не заблудился в лесу. Только к утру погасили они свои фонарики. И уснули. До следующего ночного дежурства.

* * *

Вот и всё про бельчонка Дук-ду. Но разве можно его теперь так называть? Ведь «дук-ду» по-беличьи значит «ой, боюсь». А Дукдуша больше уже не боялся. Он ещё и сам испугал до смерти злую Куницу. Собирались назвать бельчонка «Не боюсь». Да не назвали. Потому что никто до сих пор не знает, как это будет по-беличьи.

Глава 12 / Виктория Яркова

Когда Люба увидела, что Стражница и шептун обнимаются и целуются, ее чуть не стошнило.

— Неслыханно! — пробормотала она. — Просто какой-то бред!

Увидев, как эти двое с криком бросились навстречу друг другу, спеша выразить свою любовь, Люба разинула рот. "С чего эта девчонка взяла, что она может вести себя так здесь, в Кондракаре!" Неужели она совсем не ценит то, что мы сделали для нее?"

Усы Любы дрожали от злости. Эта девчонка с помощью магии провела врага в их Храм и их мир, и ей показалось мало! Она пошла еще дальше. Обнимает его! Бросая вызов всему, что должно быть ценным для нее! Забывает о своем предназначении!

Не в силах это больше выносить, Люба убежала прочь и стала готовиться к встрече с Советом. "Они отправили меня в Кондракар, чтобы я искупила свою вину, — припомнила она. — А теперь я доложу обо всем. Возможно, я совершила ошибку, создав Миготавра. Но когда они увидят, каких бед Стражница натворила с помощью своей магии, они поймут, что ее преступление куда серьезнее. Она на каждом шагу подводила Совет. Это она должна искупать свою вину, а не я!"

Вспомнив о сцене, которая разыгрывалась в дальней комнате, Люба улыбнулась. "Возможно, Совету будет интересно это увидеть, — подумала она. — Это зрелище станет самым лучшим свидетельством".

И вновь в богато украшенном круглом зале собрался Совет Старейшин. Члены Совета заняли несколько скамеек. И опять Оракул и Тибор, его верный помощник, пристально смотрели на Любу, а она стояла в центре зала и держала речь перед собранием.

Задыхаясь от волнения, Люба рассказывала о том, что произошло после суда над ней: о своей попытке предупредить Стражницу о ее потенциальной силе; о том, как Стражница вопиющим образом пренебрегла собственной безопасностью — и вековыми законами Кондракара; как Стражница свирепо набросилась на нее, члена Совета Кондракара.

— А теперь вот это! — воскликнула Люба.

Она взмахнула рукой, и в воздухе, как будто на экране кинотеатра, появилось изображение парочки, находившейся в отдаленной комнате. В зале воцарилось молчание. Совет изумленно смотрел на юных влюбленных. Люба делала вид, что тоже смотрит на них, но на самом деле краем глаза наблюдала за старейшинами. "Видят ли они слабость Стражницы? — размышляла она. — Они должны понять, что во всем, что Стражница делает, она руководствуется своими эмоциями, тем, что она зовет любовью. И куда это ее завело? Прямо в руки врага".

Когда члены Совета нетерпеливо заерзали, Люба подготовила заключительные слова. Она не стала обсуждать то, что старейшины только что видели сами, поскольку решила, что изображение этой юной пары говорит само за себя.

— А теперь пусть Совет вынесет решение, — весомо проговорила она.

Для завершающих слов Люба призвала на помощь свой самый выразительный голос.

— Она вернула к жизни слугу Фобоса! — вскричала она пронзительным голосом. — Вы видите, как она опасна!

— Это забавно, — произнес чей-то голос. — Мне кажется, она влюблена. Что плохого в том, чтобы быть влюбленной, Люба?

"Тибору только дай волю, — внутренне кипела Люба. — Из самой ответственной ситуации всегда сделает посмешище. У него не хватает проницательности, чтобы понять, насколько это важно. Его вообще нельзя допускать к обсуждению серьезных вопросов".

Но на этот раз Оракул, видимо, не услышал Тибора или не взял в расчет его слова.

— Тебе удалось понять, что двигало Стражницей, Люба? — спросил он мягко.

"Он слушает, — подумала Люба. — Наконец-то он видит, что ситуация вышла из-под контроля".

— Да, — убедительно ответила она. — У Стражницы взрывной темперамент. Я объяснила ей ситуацию, но она предпочла слушать только себя. Она показала себя недостойной доверия, как и все ее подруги.

Люба увидела, как по лицам членов Совета скользнуло удивление, и умерила свой пыл.

— Но она хуже всех! — уверила она собрание.

"Нельзя хотеть от них слишком многого, — отметила Люба про себя, — сначала главная задача — пусть Стражницы поплатятся".

Совет Старейшин забурлил. Зал наполнился голосами, сердитыми и смущенными.

— Это неслыханно! — закричал один.

— И всё же Кондракару необходимы пять Стражниц! — отвечал ему другой голос.

Люба спокойно наблюдала за тем, как бушует Совет, поскольку горячие споры могли привести к тому, что все с ней согласятся. Но наконец решила, что пришло время вмешаться. В конце концов, именно она заметила вероломство. И именно у нее было готово решение.

— Я требую Хандрана! — прокричала она, заставив Совет умолкнуть. — Я требую отстранить всех Стражниц, которые нас предали, и заменить их!

Люба посмотрела на членов Совета, пытаясь понять их реакцию.

— Эти пять Стражниц оказались ужасной ошибкой! — провозгласила она. — Призываю избавиться от них всех и начать поиск новых, действительно Избранных.

Когда дебаты разгорелись снова, Люба держалась сзади. Она старалась сохранять терпение и хладнокровие. "Не нужно, чтобы суд проходил в спешке, — сказала она себе, — пусть судят так, как я их призвала".